В гостях у "Бостонского чаепития" - скандальный шоумен и музыкант Владимир Веселкин (ныне Филипов), бывший участник группы "АукцЫон"

Партработник, танцующий стриптиз

У нас первый выезд с «АукцЫоном» на Запад был в 1988 году. Ранее поездка в Берлин была сорвана, потому что у нас было очень скандальное выступление в Питере, в «Октябрьском» зале, на 70-летии ВЛКСМ. Мы пели песню «Бомбы развозят», и все вышли в строгих костюмах в цивильных, в белой рубашке, галстуке, белый рояль на ковер вывезли. А в конце я изображал эдакий танец партработника, из которого вышел дико злобный стриптиз. А там сидела вся комсомольская и партийная элита. Можете себе представить: а я там штанами себе промежность протираю и гоняюсь за Гаркушей в брошках, как убийца. Потом директора вызвали на ковер ЦК КПСС областной и сказали, что ТАКОЕ не поедет никогда.
Но вот время прошло, и за границу пустили. Поехали «АукцЫон», «Авиа»», «Ва-Банк», «Альянс». Местная публика встречала с восторгом. Везде, конечно, по-разному, но «АукцЫон» всегда очень хорошо. Местные неформалы толпой валили. Во Франции в одном маленьком городе мы выступали в типичном таком ангаре, а на концерте присутствуют панки местные, страшные. И после концерта я вышел на улицу и совершенно офигел от мотоциклов дорогущих марок, от этих авто, стоящих рядом с клубом. Оказалось, что это машины этих самых панков, что они прекрасно живут, эти обкуренные, обколотые обеспеченные дети. Естественно, мне становится смешно. Я «АукцЫону» говорю: «Посмотрите, какая публика нас окружает. А почему, вы думаете, мы так много денег в этой провинции получаем?».

Окно в Европу открыли …й

- Скандал разразился во Франции. Мы с «АукцЫоном поехали на фестиваль в Бурже, 1989 год. Это была песня «Нэпман». Я устроил пародию на мужской стриптиз, и по ходу дела остался только в нижнем белье, причем телесного цвета. На выступлении была вся элита, включая министра культуры Франции. И был еще ряд концертов, на каждом из которых было оно и то же. Шоу французов поразило, им-то все понравилось. Не понравилось здесь. Через агентство «Рейтер» пошли по миру фотографии, естественно, с моей голой ж…, в разных ракурсах. И здесь, у коммунистов, была совершенно обратная реакция. «Советская культура» написала пасквиль, «Комсомольская правда» тоже. А Наташа, наш концертный директор во Франции, кричала: «О! У вас такой успех. Вокруг вас такой скандал! Вас начинают преследовать! Мы сейчас из этого раздуем политическую шумиху». А у ребят, конечно, поджилки трясутся, потому что мы прекрасно знаем нашу власть, знаем ее беспредельность – что можно потерять голову просто реально. И вот мы приехали, и я пошел по этим редакциям, потом в ЦК КПСС. Причем к своему приезду я собрал подписи самых ведущих деятелей культуры в Ленинграде, собрал такую «телегу» от людей, с которыми считается мировое сообщество, элитное, и говорю: «Давайте разбираться». А они читают и глазам своим не верят. А у меня там страшные имена, дичайшие по своей знаменитости. И у них поехала крыша. В результате «Советская культура» опубликовала псевдоопревержение, «Комсомольская правда» никак не прореагировала. Потом было выступление в передаче «Музыкальный ринг», где я оказал все то же самое, что и в Париже. Здесь, конечно, шок был еще больше. - Конечно, на концертах все это смелое шоу не всегда гладко проходило. Драться иногда приходилось. Разные ситуации, выскакивали на сцену, в том же Ленинграде были наезды. Я очень многим кровь пустил, проломил носы, сломал руки, сорвал кожу с лица. Потому что если на тебя наезжает жлоб, который считает, что все должно быть в этой жизни только так, как он считает, и что дяденьке нельзя раздеваться на сцене, и петь такие слова нельзя, и нужно быть «приличным» и «правильным»… Это сейчас я уже вырос из того, чтобы доказывать свою правоту, право на собственное поведение. А тогда приходилось доказывать, в том числе и кулаками. Отойти интеллигентно в сторону, когда тебя поливают грязью да еще пытаются морду набить – это было не в моих правилах. Ведь людей могут возмущать даже самые невинные вещи, самые невинные слова, если они не вовремя сказаны, например.

Знакомство с «АукцЫоном»

- 1987 год. Олег Гаркуша приехал в Гатчину с фильмом «Взломщик», тогда суперпопулярным. Был спецпоказ. А я тогда работал после окончания Ленинградского института культуры (факультет хореографии) педагогом в местечке под Гатчиной, по распределению. И вот на сцену поднимается Гаркуша в сереньких строгеньких штаничках, в строгом светло-коричневой свитерке, весь причесанный такой, благостный. И Гаркуше стали задавать много вопросов. А я тогда уже слышал «АукцЫон» потому что в их шоу тогда периодически танцевала моя соученица, Луна, индианка, в настоящем золоте, в сари, расшитой настоящим жемчугом. (Она училась со мной в институте, там же учился Сергей Рогожин, заканчивал в один год со мной. Кстати, там же учился вместе с нами Валерий Леонтьев.). К 5-му рок-фестивалю у «АукцЫона» была премьера программы «В Багдаде все спокойно». И чтобы было шоу, они пригласили потанцевать Луну… на фоне прекрасных голых культуристов. И она меня пригласила на концерт. А когда я узнал, что там же поет Сергей Рогожин, мне стало вдвойне интересно. Ты можешь себе представить, что такое свет и звук образца 86-го года? Там никого не слышно, никого не видно. Ни «ДДТ» не понятно, ни «Ноль» не слышно. Но выходит «АукцЫон» – и музыки не слышно, но хорошо и отчетливо слышится голос Сережи Рогожина, со всей четкой артикуляцией… Мимо аппаратуры, потому что он тебе каждую букву и нотку споет и без микрофона. И плюс, конечно. шоу удачное, декорации неимоверные. Я увидел – все, чувствую, хочу в эту группу.
И вот через год Гаркуша приезжает в Гатчину. Идет эта встреча. И вдруг встает в зале какой-то рокер-предатель и начинает верещать: «Да, я тоже тусовался в рок-клубе несколько лет… Так вот, они наркоманы! Алкоголики! Ведут беспорядочные половые связи! А я думал, что там только музыка…» И далее в таком же духе. Ну и тут же встаю я и говорю: «Сука! Садись на место и не предавай своих друзей. Потому что по тебе видно, что ты жизни не нюхал и не понимаешь того, о чем говоришь». Там часть публики возмутилась, часть зааплодировала. А Гаркуша смотрит на все, как сомнамбула. Хотя видно, что переживает, но глаза отстраненные. И уже после всего этого мероприятия, когда устроили банкет для избранных, он подошел ко мне, сказал:
- - Спасибо тебе за твое выступление. Порадовал!
- - А вы меня порадовали, когда выступали на фестивале в Рогожиным, - говорю.
- - О! – говорит, - а Сережа от нас уже ушел.
- Но вам нужно тогда шоу, вам нужен танцор.
- - А ты что, танцуешь? - -Да. Еще и пою.
- Мы обменялись координатами, он дал телефон Лени Федорова. Я ему позвонил, он сказал: «Приезжайте». И я приехал на репетицию, посидел, все послушал, потом станцевал. Фонограмму я привез с собой – из «Пер Гюнта» «Танец горного короля» и еще какую-то лирическую композицию. Ну, у них башню сразу сорвало. Сказали: «Все. На следующий концерт выступаешь с нами». Как сказали потом «доброжелатели», меня оказалось слишком много, хотя никто не спорил, что это выглядело шикарно… Еще бы, если я «Осколки» закончил практически обнаженным на коленях у офицера, положив ноги на шею его жены. А перед этим разодрал свою дембельскую форму в клочья. Где-то полгода я утрясался с группой, но потом все пошло вроде нормально. Тогда мы уже побывали неоднократно в Германии, во Франции, когда мы засветились везде, где только можно было, и слава была уже реальная. На Западе был оглушительный успех, делали все, что хотели. Пачки статей в престижнейших журналах, масса предложений. И мы сразу взяли быка за рога. Годы показали, что успехи многих других наших рокеров на Задапе – были просто на волне интереса к стране, к знаменитой русско-советской душе, когда действительно интересно на этих зверушек посмотреть. Потом это сошло, вступили в силу законы бизнеса и искусства. Поэтому самодеятельность осталась тут звездить, профессионалы поехали дальше.

Борец за права гомосексуалистов

Когда я случился этот скандал с моей ж… во Франции, я подумал, что, в принципе, успехи мои с «АукцЫоном» реальны, но временны, что рано или поздно придется оттуда уходить (я наблюдал группу изнутри и, честно говоря, мне не хотелось с ними работать долго). И я думаю: надо развивать как-то личные успехи, что-то такое сделать, чтобы сразу заявить о себе. Думаю, значит надо сделать что-то в более крутом масштабе. А я уже тогда сотрудничал с Комитетом солдатских матерей, выступал за альтернативную службу в армии, за защиту прав, организовал гуманитарную помощь в Гатчину. Что еще у нас актуального? Вижу: гомосексуалисты остаются. В те годы были только тайные гей-вечеринки, а так существовала уголовная статья.
И вот когда мы с «АукцЫоном» летели из Харькова на фестиваль «Рок против террора», инициированный Гариком Сукачевым, после того, как его и его беременную жену избили менты, тогда возникла у меня идея разворошить наш скандал 1989 года заново. И говорю «аукцыоновцам»: «Давайте займемся гомосексуалистами. Вы ничего не имеете против их свободы?» – «Ну что ты, Вова, ты же у нас такой любимый добрый друг, как же мы тебе не поможем!» И я начинаю писать большую «телегу» идеологическую. Тут же они все ставят подписи. Тут же я беру подписи у местных (в Саратове дело было) музыкантов, тут же находятся какие-то местные политики и влиятельные люди. И с этим я еду на «Рок против террора». Большая пресс-концеренция в «Комсомольской правде». Той самой, которая в свое время написала на меня пасквиль. Когда все уже отговорились серьезные речи, вдруг тут я прошу слова. Вот, говорю, у меня есть такое письмо, зачитываю, и прошу всех присутствующих подписать. Если вы боретесь против всякого террора, то я и против сексуального террора над личной жизнью наших граждан тоже. И тут пошло такое легкое волнение. Кинчев вскакивает злобно и покидает помещение с воплями: «Что это за ерунда такая!». Но в результате я собираю подписи. И далее эта бумага, размноженная, была уже везде и всюду. И везде мы собирали подписи. Радио-, телевыступления задействовали. И потом «Программа «А» была, где я в открытую заявляю об этом. А это был прямой эфир на Советский Союз и на Западную Европу. У меня и до этого телефон не умолкал, а тут пошел такой шквал звонков, что я понял: «О, Вова! Твоя старость тебе обеспечена трижды». И потом, когда последние подписи поставили Жванецкий и Бутусов, я все это отправил в Верховный совет СССР, непосредственно Ельцину, дав при этом дополнительную информацию в СМИ, так что весь Запад об этом узнал, и Америка тоже: что в стране есть один такой человек, который еще и рок-звезда к тому же. Естественно, что-то на эту тему в Верховном совете тогда уже начинало крутиться, уже во власти появились гомосексуалисты реальные и лесбиянки, уже нельзя было с этим не считаться. Плюс СПИД. А тут выходит статья в «СПИД-инфо» с моей фотографией и рассказом о том, как я лечил и спасал от СПИДа всяких людей безумных: акции бесплатной раздачи презервативов, и т.д. и т.п. И статья Уголовного Кодекса за мужеложство была отменена.

Безумные запретные забавы

Фонд гомосексуалистов презентовал мне 1200 долларов за то, что я сделал для свободы гомосексуалистов и борьбы против СПИДа. Потом позвали в Киев в 1995 году, на фестиваль гомосексуалистов и лесбиянок. Приезжаю я в Киев на это идиотское сборище. А там всякие конференции, заседания по группам: «Гомосексуалисты и СПИД», «Гомосексуалисты и лесбиянки», «Гомосексуалисты и транссексуалы», «Гомосексуалисты и закон»... И мода там, и искусство, и типа все так круто! И вот нас помещают в пансионате шикарном, наступает первая ночь, можно расслабиться, можно погулять-потанцевать. Естественно, начинается оргия. Предложений у меня было очень много. Я мог выбирать любого. И любую. Я говорю: «Мальчики, сегодня я хочу вить из вас одеяло». И вот 17 человек в комнате, один другого краше, и вот они под моим руководством начинают трахаться. А я в этих телах купаюсь. Потом я перебираюсь к лесбиянкам, начинаю развлекаться таким же образом с лесбиянками, а потом иду и выслушиваю исповеди несчастных транссексуалов: как их избивают, как их насилуют, как они страдают. И получаю оргазм от трагических судеб этих полумужчин-полуженщин. Если описывать их биографии, то можно просто снимать художественное кино, чтобы люди смотрели и казнили себя за свою собственную жестокость… В Гамбурге помню, два дня до концерта очередного. Чем занять время? Начиналась ночная жизнь, я иду гулять, денег до хрена. Естественно, я обойду все секс-шопу, все забегаловки, где попрыгаю на столах и все в таком духе… Под конец был уже в совершенно невменяемом состоянии. И вот я иду, иду, год уже, наверно, иду, а там до дома 10 минут. Наконец я дохожу и глазам своим не верю: когда успели поставить железные ворота перед домом? Я начинаю по ним карапкаться, перелезаю, пробиваю все двери шикарные, стеклянные, пробираюсь в подъезд, начинаю ломиться в квартиру, естественно. Не свою, а чужую. И не в своем доме. И потом так же начинаю карапкаться обратно, подняв всех на уши, и только слышу за спиной : «А… Это сумасшедший русский наш» .

Мороженое

Извращения были не только на половой сфере. В начале 90-х страна голодала просто буквально, мы же из заграницы не вылезали. Тут кровь льется, уже идет раздел власти, всего, а мы тут сидим, понимаешь, в Париже, Вова опять идет гулять на Елисейские поля, идет в очень дорогое кафе и покупает мороженое в огромной хрустальной вазе. А на цену этого мороженое можно жить, ну, полтора месяца в Ленинграде, и очень жирно жить. А потом Вова рассказывает цинично об этом в интервью какой-нибудь харьковской газетке. Я был очень жесток. В то время я считал, что эта страна мне должна, что она родила меня в такой помойке, из которой я тем не менее вылез в Париж. Почему я должен сочувствовать этим людям? Я из их же среды, и жизнь у меня была вовсе не веселая. На меня в армии пытались наезжать «деды», потому что думали, что я мальчик из интеллигентной семьи, а у меня мама крановщица, а папа – уголовник. Я эти людям ничего не должен. Я к этому времени уже кормлю Гатчину помощью из Германии. Фуры едут в продуктами, лекарствами и одеждой. На халяву. И это сделал один человек, а не городские власти вовсе. И если так, то почему я не могу сожрать мороженое на такую бешеную сумму и рассказать об этом? А кто-то меня тогда из «АукцЫона» увидел с этим мороженым и был шокирован: «А на какие деньги ты это так гуляешь?!» Они же не знали, что я продавал свои рисунки во Франции, продавал идеи костюмов, что я еще параллельно подрабатываю мозгами и руками. Я не такая-нибудь расслабленная звезда. Я считаю, что у меня никогда нет права расслабляться. Когда я захожу в современные московские клубы и наблюдаю мОлодежь, которая там тусуется, расслабленных этих идиотов, вижу только из всей массы одного-двух людей, которые, если начнется война, выживут. Все остальные погибнут – как человеческий мусор.

Несостоявшийся танец на мавзолее

Как-то я пришел в Центр Стаса Намина (мы тогда писали альбом «Дупло», и я пришел согласовывать сроки). И вдруг я вижу: в комнату ко мне заходит собственной персоной Фрэнк Заппа. А он в то время снимал какое-то документальное кино в Москве, искал здесь сюжеты. Ну Фрэнк и Фрэнк, хорошо, приятно. И вот потом приходит Стас и говорит: «Он видел твою фотографию, потом некоторые западные съемки «Аукцыона», ты его заинтересовал. Он хочет, чтобы ты станцевал в его фильме. Я говорю: «Да ради бога, с удовольствием! А что я должен делать?» - «Он хочет, чтобы ты станцевал на Красной площади». Я говорю: «И все? Ну, станцую я на Красной площади, раз это все уже оплачено». Они же знают, что я буду бегать по всей площади, у меня энергии хватит, и на Лобное место я вскачу, и на Минина и Пожарского залезу. Стас говорит: «Но ты должен закончить танец на мавзолее. Это условие». И все мое опьянение тут прошло. Я говорю: «Стас, я хоть человек глубоко неверующий, но на могилах старых львов я плясать не буду. У меня все-таки есть хоть какое-то уважение к мертвым. У меня мать убили в 88-м году. И поэтому скажи Фрэнку, что я не буду танцевать»... К слову сказать, в то время Стас ведь уже продумывал акцию, что он будет возить мумию Ленина по всему миру и показывать за деньги. На полном серьезе! Мне эта идея дико нравилась, потому что я был тогда неверующим плюс агрессивен по натуре своей. И когда человек берет на себя такой грех, такой уровень смелости, мне это нравится, потому что я себе такое позволить не могу.

Гаркуша и Брайн Ино: испорченное знакомство

Мы играли концерт в Париже, в клубе «Локомотив», рядом с Мулен-Ружем. Клуб известен тем, что там настоящий поезд вмонтирован в здание, и барная стойка располагается в топке. И вот мы сидим, ждем выступления, вдруг прибегает Липницкий («Звуки Му»), говорит: пойдем, там Брайн Ино приехал, он будет на вашем концерте и хочет пообщаться с Гаркушей. А Гаркуша там где-то стоит уже совсем никакой. И вот мы пришли в маленький ресторанчик напротив площади, действительно сидит Брайн Ино, скромный такой, незаметный. И вот слово за слово, потом кто-то представил ему: «А вот Олег Гаркуша, «АукцЫон». Тот чуть приподнялся, кивнул: «Брайн Ино». Гаркуша, выпивая как-то очередной там водочный напиток, посмотрел с высоты своего гигантского роста на сидящего Ино: «Ну и что, что ты Брайн Ино. А не пошел бы ты на х… Я - Гаркуша» . Развернулся – и пошел. Хорошо, что Брайн не знал по-русски ни слова и к тому, что все русские рокеры матерятся через слово, привык давно. Так что не придал особого значения. Конечно, если ему и перевели, то перевели в более чем корректной форме: что человек извинился, у него концерт, и он должен спешить, и он ушел поэтому сразу.

«АукЦыон» на Эйфелевой башне

Перед фестивалем в Бурже мы попали в Париж. И вот нас возят по Парижу на автобусе, три группы «Кино», «АукцЫон», «Звуки Му». Первая ночная прогулка по Парижу, и приезжаем, конечно, к Эйфелевой башне. А это все снимается, кино же есть – Весна в Бурже», апрель 1989 года. И тут всем говорят, что по сценарию должны снять «АукцЫон» на Эйфелевой башне, а вы тут, ребята, пока все побудьте. «Мы тоже хотим на Эйфелеву башню!» – кричат наши рокеры. Им говорят: «Позже, у вас экскурсия будет позже». И вот «АукцЫон» в полном составе поднимают на лифте, нас зовут в ресторан, где стоит этот колоссальный рояль старинный, с крышкой из горного хрусталя и подсвечники эпохи какого-то из Людовиков. И нам уже несут смокинги. И вскрывают вот такие бутылки шампанского, литров на пять. И мы начинаем пить. А те так у подножья и ходят. И когда мы уже садимся в лифт, чтобы спускаться вниз, я говорю: «Ребята, представляете, каким волками на нас будут смотреть наши так называемые друзья». И точно. Мы спускаемся, и начинаются маты-перематы, обиды. Это так смешно!

После «АукцЫона»: послеполуденный фавн Веселкин

Я ушел из «АукцЫона» в мае 1992-го. Это было уже вызревшее решение. Мы все были разными как люди, абсолютно непохожими друг на друга, и это замечательно. Тот самый букет цветов, о котором говорила группа «Бони М». Если бы мы были все похожи, мы бы быстро бы все сдохли как творцы. Потому что не было бы противоречий, не было бы конфликтов, которые допингуют. Но когда начинает все это выворачиваться на язвительность, на давление, на недопонимание к чужим судьбам, когда мне приходилось выслушивать ужасные совершенно вещи под видом дружеского участия, меня это напрягало. Очень напрягало и в результате допрягло. Ну и ладно, значит. Потом была сольная программа песен Клавдии Шульженко. С ней я выступал, еще работая в «АукцЫоне», в свободное время. И фонограмма этих вещей попала на «Ленфильм». Молодой режиссер Максим Эмк этим ужасно заинтересовался. Он пришел на мой концерт, офигел, тут же написал сценарий. Так родилась идея фильма «Фавн» и я вступил в контакт с миром кино. «Фавн» - это был неигровой документальный фильм, где я был вынужден все время танцевать без музыки в разных интерьерах – на улице, на вокзалах, во дворцах, на полях. А потом режиссер уже накладывал музыку, создавая свое настроение. А поскольку меня сравнивали и с Нижинским, и с Барышниковым во Франции (они вообще писали, что я «Балашников» – смесь Барышникова и автомата Калашникова), я сделал парафраз на тему этого знаменитого балета – «Послеполуденный отдых фавна» - на сцене Кировского театра. В тот день, когда Горбачев принял закон о нравственности. Я разделся абсолютно догола и совершил половой акт со сценой Кировского театра. Под музыку Дебюсси, с красивым светом… Никто не ожидал, естественно. Так все красиво начиналось, и вдруг человек оказывается абсолютно голый, весь вымазанный в гриме, с кровавыми слезами, и трахает сцену, буквально, со стоящем членом. Скандал был жуткий, но мы уже все отсняли на пленку! И этот фильм покатил по всем фестивалям, которые ориентируются на концептуальное кино. Тогда же я написал несколько песен для альбома «Невозможная любовь». Этот альбом произвел фурор: премия европейская за лучшее оформление пластинки, и 8 или 12 место за музыку в Европе.

Деньги – это бумага

Как-то во время выступления, уже сольного, без «АукцЫона», мне захотелось в одной из своих песен порвать деньги. И вот я начинаю делать дождь из денег и рвать их. А программе еще выступал Гаркуша, читал стихи свои, представлял музыкантов. И вот он потом в гримерке в ужасе подбегает: «Что ты делаешь?! Как ты можешь так?!» Я говорю: «Я рву свои деньги –не ваши. Я в ваш быт и финансы не лезу И почему на данный момент в группе такой повышенный интерес к «бабкам»? Ведь «АукЦыона пел: «Деньги – это бумага». Не так ли?

Планы

Я хочу петь со многими звездами дуэтом. С Таней Булановой, например. У меня с ней прекрасные отношения. Очень хочу сделать программу: я, Пенкин и Моисеев. Сейчас должен выйти у меня альбом «Коллекция» из 17 вещей. Потом я доделываю сингл на песню «Маленький», потом выйдет живой концерт с Катей Бочаровой, мы больше трех лет вместе выступали с песнями советской классики.

Как сексуальный язычник превратился в христианина

Это произошло в Москве в 1995 году. Я потерял квартиру из-за своего брата и буквально оказался на улице. Мне пришлось выживать в этой жизни. Все остальное отодвинулось тогда на задний план. Когда я остался абсолютно один, остался на улице, будучи звездой, я понял, что я уже устал. А тут еще мой ненавистный месяц ноюбрь, когда самые большие и страшные вещи со мной случаются. Это месяц убийства мо матери. И я тогда понял, что я сейчас или кого-нибудь убью и ограблю, какого-нибудь жирненького сученка с машинкой, либо надо перетерпеть эту ночь всеми силами. Ну и оказался у Елоховской церкви. Прекрасно, кстати, поспал там в садике, на морозце, потом я пошел ближайшему ларьку, пацаны незнакомые меня напоили-накормили и днем я вернулся в церковь, где и покрестился. Что там со мной происходило, об этом не рассказывают, но я вышел оттуда совсем другим человеком. Потом я стучался совершенно незнакомым людям в двери, меня впускали. Даже давали денег. И пошло-поехало. Действительно, все произошло так, как и должно было произойти. Почему я стал христианином? Меня уровень жертвенности очнь устраивает в христианстве. Жертва должна быть больше. Ты сразу должен дать больше, прежде чем взять гроши за это. И если у тебя есть талант, ты должен очень точно осознать свое место и быть на этом месте.

Детство

У всех, в принципе, возможности равные. Каждый выбирает сам: пить ему или ходить по музеям. Когда мои одноклассники выясняли отношения в темных переулках, прогуливали уроки, ругались с родителями и трахали девок с 12-13 лет, Вова тем временпм сидел в библиотеке. ездил в музеи. Потому что Вова не хотел продолжать жить так, как он живет дома, имея там в тысячу раз страшнее того чем занимаются одноклассники. Зачем мне было продолжение кошмара?

Философия

И когда я овладел всем этим, что мне мешает вернуться обратно в грязь и вести себя так беспредельно, что самый отчаянный ленинградский панк – ребенок рядом со мной. Он никогда себе не позволит такого уровня свободы, ТАК общаться ни с ментами, ни с бандитами, ни с публикой. Я очень много лет себя так жалел! Ах ты господи, из плохой семьи, детства не было, юности не было, страшная армия! Дом отняли, родителей убили! (Иронично.) Весь из себя такой талантливый и несчастный, и никто не поможет. Но каждому дается тот крест, который он способен вынести. И когда оказываешься на грани либо всеобщего проклятия, либо жертвы, я выбираю жертву. Расстаться с собой! Я молился о том, чтобы мне голову отняли. У меня действительно уже головы нет (смеется), я уже ни о чем не думаю. И поэтому я сколько ходил тогда по Москве, по незнакомому городу, и всегда доезжал и доходил в нужное мне место, ни у кого ничего не спрашивая. Меня просто вело. И какие бы наркоитки я ни принимал, какую бы гадостья ни пил – никаких отравлений. Я за смертью бегал, за что меня бандиты уважали и боялись: это ж сумасшедший! Масса таких вещей, которые с одной стороны делают тебя сильным, с другой – разрушают твое сознание, потому что понимаешь, что ты действительно один. И только теперь все возвращается. Право на покой ведь заслужить надо!

А ДАЛЕЕ, ЕСЛИ КОМУ УГОДНО, ПОЛНЫЙ ТЕКСТ, ФАКТИЧЕСКИ БЕЗ КУПЮР И ЦЕНЗУРЫ....
Окно в Европу открыли жопой

- У нас первая поездка в Берлин была сорвана поездка, потому что у нас было очень скандальное выступление в Питере, в «Октябрьском» зале, на 70-летии ВЛКСМ. Мы пели песню «Бомбы развозят» и все вышли в строгих костюмах в цивильных, в белой рубашке, галстуке, белый рояль на ковер вывезли. А в конце я изображал танец такого партработника, из которого вышел дико злобный стриптиз. А там сидела вся комсомольская и партийная элита. Можете себе представить: а я там штанами себе промежность протираю и гоняюсь за Гаркушей в брошках, как убийца. Потом директора вызвали на ковер ЦК КПСС областной и сказали, что ТАКОЕ не поедет никогда.
И первый выезд с «АукцЫоном» на Запад был в 1988 году, вместе с «Авиа»» «ВаБанком» «Альянс. Это был фестиваль «Совиет рок», на перестроичной волне. И ездили мы с гэбистами, которых к нам приставили и которые не давали нам спокойно жить. И однажды я в автобусе, когда нас везли в др. город, не выдержал и, повернувшись к этому идиоту, сказал, что «Если ты еще раз попытаешься нам с ребятами вставлять палки в колеса, мы сейчас приедем в Гамбург и натравлю на тебя всех гамбурских б…ей и испорчу тебе биографию. А твои пристрастия и вкусы мне известны. И живым ты из Гамбурга не вернешься».
- Как встречала местная публика?
- -С восторгом. Везде, конечно, по-разному, но «АукцЫон» всегда очень хорошо. Местные неформалы толпой валили. Во Франции в одном маленьком городе мы выступали в типичном таком ангаре, а на концерте присутствуют панки, такие местные. Страшные. И после концерта я вышел на улицу, и совершенно офигел от мотоциклов дорогущих марок, от этих авто, стоящих рядом с клубом. Оказалось, что это машины этих самых панков. Они прекрасно живут, эти обкуренные, обколотые обеспеченные дети. Естественно, мне становится смешно. Я «АукцЫона» говорю: «Посмотрите, какая публика нас окружает. А почему, вы думаете, мы так много денег в этой провинции получаем?».

Скандал в Париже

- А как же выглядело то скандальное выступление в Париже, после которого пошла волна статей о вас на Западе, и у нас?
- Это был фестиваль в Бурже. Ну, ничего особенного там не было. Это была песня «Нэпман», пародия на мужской стриптиз. И я там остаюсь только в нижнем белье, причем телесного цвета. На выступлении была вся элита, включая министра культуры Франции. И был еще ряд концертов, на каждом из которых было оно и то же. Шоу французов поразило, им-то все понравилось. Не понравилось здесь. Через агентство «Рейтер» пошли по миру фотографии, естественно, с моей голой жопой, в разных ракурсах. И здесь, у коммунистов, была совершенно обратная реакция. «Советская культура» написала пасквиль, «Комсомольская правда» написала пасквиль. И Наташа, наш концертный директор во Франции, кричала: «О! У вас такой успех. Вокруг вас такой скандал! Вас начинают преследовать! Мы сейчас из этого раздуем политическую шумиху». А у ребят, конечно, поджилки трясутся, потому что мы прекрасно знаем нашу власть, знаем ее беспредельность – что можно потерять голову просто реально, или будешь изуродован, или физически, или морально. И вот мы приехали, и я пошел по этим редакциям, потом в ЦК КПСС. Причем к своему приезду я собрал подписи самых ведущих деятелей культуры в Ленинграде, собрал такую «телегу» от людей, с которыми считается мировое сообщество, элитное, и говорю: «Давайте разбираться». А они читают и глазам своим не верят. А у меня там страшные имени, дичайшие. И у них поехала крыша. В результате «Советская культура» опубликовала псевдоопревержение, «Комсомольская правда» никак не прореагировала. Она прореагировала два года спустя, написав громадную статью про «АукцЫон» под моим воздействием. А я уже за это время группу засунул во все ведущие газеты и журналы, то есть пресс-секретарем в этом смысле работал еще как! Потом было выступление в передаче «Музыкальный ринг», где я оказал все то же самое, что и в Париже. Здесь, конечно, шок был еще больше.
- А на концертах было какое-то недовольство по поводу стол смелого шоу?
- Случалось, конечно. Драться иногда приходилось. Выскакивали на сцену, разные ситуации, в том же Ленинграде были наезды. Я очень многим кровь пустил. Проломил носы, сломал руки, сорвал кожу с лица. Потому что если на тебя наезжает п…с, который считает, что все должно быть в этой жизни только так, как он считает, и что дяденьке нельзя раздеваться на сцене, и петь такие слова нельзя, и нужно быть «приличным» и правильным – да пошел он на х…! Это сейчас я уже вырос из того, чтобы доказывать свою правоту, право н собственное поведение. А тогда приходилось доказывать, в том числе и кулаками. Отойти интеллигентно в сторону, когда тебя обсерают да еще пытаются морду набить – это было не в моих правилах. Ведь людей могут возмущать самые невинные вещи, самые невинные слова, если они не вовремя сказаны, например.

Знакомство с «АукцЫоном»

- Как ты попал в «АукцЫон»?
- 1987 год. Олег Гаркуша приехал в Гатчину с фильмом «Взломщик» и с искусствоведом. Был спецпоказ. Вся наша этила гатчинская пришла, билетов не достать. А я тогда работал после окончания института педагогом в селе под Гатчиной, по распределению. Ленинградский институт культуры, факультет хореографии.
- В этот время уже вышел журнал «Советский экран» с портретом Кинчева на обложке, который признана лучшим актером, фильм был тогда сенсацией. И вот ужас людей, когда на сцену поднимается Гаркуша в сереньких строгеньких штаничках, в строгом светло-коричневой свитерке, весь причесанный такой, благостный. Пришел такой худощавый интеллигент! А рядом с ним какой-то серьезный сытый дядька в очках, искусствовед, который начинает парить мозги: о значении этого фильма для развития советского кино, о проблемах нашей жизни и т.д. А Гаркуша сидит скромненько и чаек попивает. И вот тот представляет: а теперь я хочу вам представить того самого персонажа, который в брошках, со слюнями, которого в фильме «вязали». Это же ведь по-настоящему вязали, не постановочные кадры были. Он пошел за кофе во время съемок, без документов, естественно. Его и замели. И все это из окна прямо снимали…. И тут Гаркуше стали задавать много вопросов. А я тогда уже слышал «АукцЫон», потому что там танцевала моя соученица, Луна, индианка, в настоящем золоте, в сари, расшитой настоящим жемчугом. И она училась со мной с институте, там же учился Сергей Рогожин, он заканчивал в один год со мной. Кстати, там же учился вместе с нами Валерий Леонтьев. И вот к 5-му рок-фестивалю у «АукцЫона» премьера программы «В Багдаде все спокойно». И чтобы было шоу, они пригласили потанцевать Луну… на фоне прекрасных голых культуристов. И она меня пригласила на концерт. Говорит, «я сегодня выступаю в одной группе, помнишь, у нас Сережа Рогожин есть? Он тоже там поет». Я говорю: «Да? Правда?» Мне стало интересно, потому что такое голос Рогожина, я знаю.
- Ты можешь себе представить, что такое свет и звук образца 86-го года? Там никого не слышно, никого не видно. Ни «ДДТ» не понятно, ни «Ноль» не слышно. Но выходит «АукцЫон» – и музыки не слышно, но хорошо и отчетливо слышится голос Сережи Рогожина, со всей четкой артикуляцией… Мимо аппаратуры, потому что он тебе каждую букву и нотку споет и без микрофона. И плюс, конечно. шоу удачное, декорации неимоверные. Я увидел – все, чувствую, хочу в эту группу… И вот через год Гаркуша приезжает в Гатчину. Слушаю внимательно. И встает в зале какой-то рокер-предатель и начинает верещать: «Да, я тоже тусовался в рок-клубе несколько лет… Так вот, они наркоманы! Алкоголики! Ведут беспорядочные половые связи! А я думал, что там только музыка…» И далее в таком же духе. Ну и тут же встаю я и говорю: «Сука! Садись на место, блин. И не предавай своих друзей. Потому что по тебе видно, что ты жизни не нюхал. А с тобой говорит мальчик, который в армии служил». Там часть публики возмутилась, часть зааплодировала. А Гаркуша смотрит на все, как сомнамбула. Хотя видно. Что переживает, но глаза отстраненные. И уже после всего этого мероприятия, когда устроили банкет для избранных, он подошел ко мне, сказал:
- - Спасибо тебе за твое выступление. Порадовал!»
- - «А вы меня порадовали, когда выступали на фестивале в Рогожиным», - говорю.
- - О! – говорит, - а Сережа от нас уже ушел».
- Но вам нужно шоу, вам нужен танцор.
- - А ты что, танцуешь?
- -Да. Еще и пою.
- Мы обменялись координатами, он дал телефон Лени Федорова. Я ему позвонил, он сказал: «Приезжайте». И я приехал на репетицию, посидел, все послушал, потом говорят: «Ну покажи, что ты можешь!» Чтобы морально подогреться, я спел им «Книгу учета жизни» из их репертуара, я ее знал, она мне нравилась. А потом станцевал. Фонограмму я привез с собой – из «Пер Гюнта» «Танец горного короля» и еще какую-то лирическую композицию. Ну у них башню сразу сорвало. Сказали: «Все. На следующий концерт выступаешь с нами». Спрашиваю: «Сколько выходов?» – «Это решишь сам». И вот мы отыграли концерт. А на следующий концерт меня «АукцЫон» не пускает, только на одну песню, на «Осколки». Меня оказалось слишком много. В принципе, конечно, все шикарно… Еще бы, если я «Осколки» закончил практически обнаженным на коленях у офицера, положив ноги на шею его жены. А перед этим разодрал свою дембельскую форму в клочья. На первом же концерте я себя серьезно заявил. И вот подходит Федоров и, опустив глаза, говорит, что дескать меня слишком много и… Какие-то «доброжелатели» подсказали… Я на них рявкнул, но, думаю, ладно –на одну так на одну. Хлопнул дверью и уехал. Еду и перебираю в уме группы, в которых можно будет играть, если с «АукцЫоаном» не получится. Ну, естественно, оставались «Авиа».
- А карьеру я свою сделал еще до «АукцЫона».
- После института я уже был в шоколаде со своим дипломом, потому что у нас педагоги из Вагановского училища были, мировые звезды балета меня учили искусству, а не рок-клубовские подъезды и подвалы с портвейном.
- Предложения серьезные были по хореографической линии, но я тогда отказался. Но надо отдать должное, вскоре они осознали, что погорячились. И вот так где-то полтора года я с группой утрясался. Приходил, передевался и готовился к выходу. И ждал, пока Гаркуша допьет свое пиво и водкой, и тащил его в полубессознательном состоянии на сцену. Но тогда на ту атмосферу угара для публики это было классно: типа, он такой же, как мы, тоже пьет. Тогда это катило! А когда позднее группа стала уже полупрофессиональной, было принято смешное решение: не пить. Это был 90-й год. Когда мы уже побывали неоднократно в Германии, во Франции, когда мы засветились везде, где только можно было и слава была уже реальная. На Западе был оглушительный успех, делали все. что хотели. Пачки статей в престижнейших журналах, масса предложений. И мы сразу взяли быка за рога. И года показали, что успехи других наших рокеров на Западе – были просто на волне интереса к стране, к знаменитой русско-советской душе. Когда действительно интересно на этих зверушек посмотреть. Потом это сошло, вступили в силу законы бизнеса и искусства. Поэтому самодеятельность осталась тут звездить, профессионалы поехали дальше.

Безумные запретные забавы

В Гамбурге помню, два дня до концерта очередного. Чем занять время? Начиналась ночная жизнь, я иду гулять, денег до хрена. Естественно, я обойду все секс-шопу, все забегаловки, где попрыгаю на столах, а потом пойду в какое-то место, где живут экстремалы.
Однажды я обдолбался наркотиков до одурентия, и вот я иду, иду, год уже, наверно, иду, а там до дома 10 минут. Наконец я дохожу и глазам своим не верю: когда успели поставить железные ворота перед домом? Я начинаю по ним карапкаться, перелезаю, пробиваю все двери шикарные, стеклянные, пробираюсь в подъезд, начинаю ломиться в квартиру, естественно. Не свою, а чужую. И не в своем доме. И потом так же начинаю карапкаться обратно, подняв всех на уши, и только слышу за спиной : «А… Это сумасшедший русский наш» . Я мог развлекаться так. И в Киеве, в 1995 году. Фонд гомосексуалистов презентовал мне 1200 долларов за то, что я сделал для свободы гомосексуалистов, пропаганды антиСПИД. Приезжаю я в Киев на это идиотское сборище. А там всякие конференции. Заседания по группам: «Гомосексуалисты и СПИД», «Гомосексуцалисты и лесбиянки», «Гомосексуалисты и транссексуалы», «Гомосексуалисты и закон»... И мода там, и искусство, и типа все так круто! И вот нас помещают в пансионате шикарном, наступает первая ночь, можно расслабиться, можно погулять-потанцевать. Естественно, начинается оргия. Предложений у меня было очень много. Я мог выбирать любого. И любую. Я говорю: «Мальчики, сегодня я хочу вить из вас одеяло». И вот 17 человек в комнате, один другого краше, и вот они под моим руководством начинают трахаться. А я в этих телах купаюсь. Потом я перебираюсь к лесбиянкам, начинаю развлекаться таким же образом с лесбиянками, а потом иду и выслушиваю исповеди несчастных транссексуалов: как их избивают, как их насилуют, как они страдают. И получаю оргазм от трагических судеб этих полумужчин-полуженщин. Если описывать их биографии. То можно просто снимать художественное кино, чтобы люди смотрели и казнили себя за свою собственную жестокость.


Когда случился этот скандал с моей жопой во Франции, я подумал, что, в принципе, успехи мои с «АукцЫоном» реальны, но временны. Что рано или поздно придется оттуда уходить (я наблюдал группу изнутри и, честно говоря, мне не хотелось с ними работать долго). И я думаю: надо развивать как-то личные успехи, что-то такое сделать, чтобы сразу заявить о себе. . Думаю, значит надо сделать что-то в более крутом масштабе. А я уже тогда сотрудничал с Комитетом солдатских матерей, выступал за альтернативную службу в армии, за защиту прав, организовал гуманитарную помощь в Гатчину. Что у нас еще актуального? Ну, значит, гомосексуалисты остаются. В те годы были только тайные гей-вечеринки. А тогда случилась эта история с Сукачевым, когда менты избили его и его беременную жену. Из всего этого вылилась идея фестиваля «Рок против террора», которую поддержали многие музыканты, в том числе и «АукцЫон». И вот когда мы летели на этот фестиваль из Харькова, тогда возникла у меня идея разворошить наш скандал 1989 года заново. И говорю «аукцыоновцам»: «Давайте займемся педерастами. Вы ничего не имеете против их свободы?» – «Ну что ты, Вова, ты же у нас такой любимый добрый друг, как же мы тебе не поможем!» И я начинаю писать большую «телегу» идеологическую. Тут же они все ставят подписи. Тут же я беру подписи у местных (в Саратове дело было) музыкантов, тут же находятся какие-то местные политики и влиятельные люди. И с этим я еду на «Рок против террора». Большая пресс-концеренция в «Комсомольской правде». Той самой, которая в свое время написала на меня пасквиль. И вот когда все уже отговорились серьезные речи, вдруг тут я прошу слова. Вот, говорю, у меня есть такое письмо, зачитываю, и прошу всех присутствующих подписать. Если вы боретесь против всякого террора, то я и против сексуального террора над личной жизнью наших граждан тоже. И тут пошло такое легкое волнение. Кинчев вскакивает злобно и покидает помещение с воплями: «Что это за ерунда такая!». В результате я собираю подписи. И далее эта бумага, размноженная, была уже везде и всюду. И везде мы собирали подписи. Радио-, телевыступления задействовали. И потом «Программа «А» была, где я в открытую заявляю об этом, наехав на Тему Троицкого. А Троицкий наехал на руководство, пригрозил, что я всю площадку рок-н-рольщиков уведу с фестиваля «Программы «А». А это был прямой эфир на Советский Союз и на Западную Европу. У меня и до этого телефон не умолкал, а тут пошел такой шквал звонков, что я понял: «О, Вова! Твоя старость тебе обеспечена трижды». И потом, когда последние подписи поставили Жванецкий и Бутусов, я все это отправил в Верховный совет СССР, непосредственно Ельцину, дав при этом дополнительную информацию в СМИ, так что весь Запад об этом узнал, и Америка тоже, что в стране есть один такой человек, который еще и рок-звезда к тому же. Естественно, что-то на эту тему в Верховном совете тогда уже начинало крутиться, уже во власти появились гомосексуалисты реальные и лесбиянки, уже нельзя было с этим не считаться. Плюс СПИД. А тут выходит статья в «СПИД-инфо» с моей фотографией и рассказом о том. как я лечил и спасал от СПИДа всяких людей безумных: акции бесплатной раздачи презервативов, и т.д. и т.п. И статья Уголовного Кодекса за мужеложство была отменена.


Ушел из «АукцЫона» в мае 1992-го. Это было уже вызревшее решение. Я ушел, как Рогожин, который прямо после концерта сказал, что он уходит в другую группу. Я так же после концерта сказал, причем в том же самом Ленинградском дворце молодежи: «Ребята, в Германию я с вами не еду». А уже приехал наш немец очередной. Уже привез рекламу отпечатанную, программы, билеты, расписали мне все месячное пребывание в Германии.
А я говорю: «Не нужно мне ничего я ухожу. Про меня уже кино снимают». «ФАВН» – не игровой документальный фильм, где я был вынужден все время танцевать без музыки в разных интерьерах – на улице, на вокзалах, во дворцах, на полях. А потом режиссер уже накладывал музыку. Создавая свое настроение. И этот фильм покатил по всем фестивалям, которые ориентируются на концептуальное кино. А поскольку меня сравнивали и с Нежинским, и с Барышниковым во Франции (они вообще писали, что я «Балашников» – смесь Барышникова и автомата Калашникова), я сделал парафраз на тему этого знаменитого балета – «Послеполуденный отдых фавна» - на сцене Кировского театра. В тот день, когда Горбачев принял закон о нравственности. Я разделся абсолютно догола и вы…л сцену Кировского театра. Под музыку Дебюсси…С красивым светом, так все красиво начиналось, и вдруг человек оказывается абсолютно голый, весь вымазанный в гриме, с кровавыми слезами, и е…т сцену, буквально, со стоящем х…. Скандал был жуткий, но мы уже все отсняли на пленку!
-
Фрэнк Заппа

Как-то я пришел в Центр Стаса Намина (мы тогда писали альбом «Дупло» и я пришел согласовывать сроки). И вдруг я вижу6 в комнату ко мне заходит собственной персоной Фрэнк Заппа. А он в то время снимал какое-то документальное кино в Москве, искал здесь сюжеты. Ну Фрэнк и Фрэнк, хорошо, приятно. И вот потом приходит Стас и говорит: «Он видел твою фотографию, потом увидел некоторые западные съемки «Аукцыона», ты его заинтересовал. Он хочет, чтобы ты станцевал в его фильме. Я говорю: «Да ради бога, с удовольствием! А что я должен делать?» - «Он хочет, чтобы ты станцевал на Красной площади». Я говорю: «И все? Ну станцую я на Красной площади, раз это все уже оплачено». Они же знают, что я буду бегать по всей площади, у меня энергии хватит, и на Лобное место я вскачу, и на Минина и Пожарского залезу. Стас говорит: «Но ты должен закончить танец на мавзолее». И все мое опьянение тут прошло. Я говорю: «Стас, я хоть человек глубоко неверующий, но на могилах старых львов я плясать не буду. У меня все-таки есть хоть какое-то уважение к мертвым. У меня мать убили в 88-м году. И поэтому скажи Фрэнку, что я не буду танцевать»... Ведь в то время Стас уже продумывал акцию, что он будет возить мумию Ленина по всему миру и показывать за деньги. На полном серьезе! Мне эта идея дико нравилась, потому что я был тогда неверующим плюс агрессивен по натуре своей. И когда человек берет на себя такой грех, такой уровень смелости, мне это нравится, потому что я себе такое позволить не могу.

Гаркуша и Брайн Ино: испорченное знакомство

Мы играли концерт вПариже в клубе «Локомотив», рядом с Мулен-Ружем. Клуб известен тем, что та настоящий поезд вмонтирован в здание, и барная стойка располагается в топке. И вот мы сидим, ждем выступления, прибегает Липницкий , говорит: пойдем, там Брайн Ино приехал, он будет на вашем концерте и хочет пообщаться с Гаркушей. А Гаркуша там где-то стоит уже совсем никакой. И вот мы пришли в маленький ресторанчик напротив пощади, действительно сидит Брайн Ино, скромный такой, незаметный. И вот слово за слово, потом кто-то представил ему: «А вот Олег Гаркуша, «АукцЫон». Тот чуть приподнялся, кивнул: «Брайн Ино». Гаркуша, выпивая как-то очередной там водочный напиток, посмотрел с высоты своего гигантского роста на сидящего Ино: «Ну и что, что ты Брайн Ино. А не пошел бы ты на х… Я - Гаркуша» . Развернулся – и пошел. Хорошо, что Брайн не знал по-русски ни слова, но к тому. что все русские рокеры матерятся через слово, привык давно. Так что не придал особого значения. Конечно, если ему и перевели, то перевели в более чем корректной форме: что человек извинился, у него концерт, и он должен спешить, и он ушел поэтому сразу.

«АукЦыон» на Эйфелевой башне

Перед фестивалем в Бурже мы попали в Париж. И вот нас возят по Парижу на автобусе, три группы «Кино», «АукцЫон», «Звуки Му», первая ночная прогулка по Парижу, и приезжаем, конечно, к Эйфелевой башне. А это все снимается, кино же есть – Весна в Бурже», апрель 1989 года. И тут всем говорят, что по сценарию должны снять «АукцЫон» на Эйфелевой башне, а вы тут, ребята. Пока все побудьте. «Мы тоже хотим на Эйфелеву башню!» – кричат наши рокеры. Им говорят : «Позже, у вас экскурсия будет позже».
И вот «АукцЫон» в полном составе поднимают на лифте, нас зовут в ресторан, где стоит этот колассальный рояль старинный, с крышкой из горного хрусталя и там подсвечники эпохи какого-то из Людовиков. И нам уже несут смокинги. И вскрывают вот такие бутылки шампанского, литров на пять. И мы начинаем пить. А те так у подножья и ходят. И когда мы уже садимся в лифт, чтобы спускаться вниз, я говорю: «Ребята, представляете, каким волками на нас будут смотреть наши так называемые друзья». И точно. Мы спускаемся, и начинаются маты-перематы, обиды. Это так смешно!

После «АукцЫона»

Была сольная программа песен Клавдии Шульженко. С ней я выступал, еще работая в «АукцЫоне», в свободное время, и фонограмма этих вещей попала на «Ленфильм». И молодой режиссер Максим Эмк этим ужасно заинтересовался. Он пришел на мой концерт, офигел, тут же написал сценарий. Так родилась идея фильма «Фавн» и я вступил в контакт с миром кино.
Тогда же я написал несколько песен для альбома «Невозможная любовь». Этот альбом произвел фурор: премия европейская за лучшее оформление пластинки, и 8 или 12 место за музыку в Европе.


А там уже пошли конфликты с «АукцЫоном», всякие разговоры, психологическое давление, и последней каплей было.

Извращения были не только на половой сфере. В то же время страна полгодала просто буквально, мы из заграницы не вылезали. Тут кровь льется, уже идет раздел власти, всего, а мы тут сидим, понимаешь, в Париже, Вова опять идет гулять на Елисейские поля, идет в очень дорогое кафе и покупает мороженое в огромной хрустальной вазе. А на цену этого мороженое можно жить, ну, полтора месяца в Ленинграде, и очень жирно жить. А потом Вова рассказывает цинично об этом в интервью какой-нибудь харьковской газетке. Я был очень жесток. В то время я считал, что эта страна мне должна, что она родила меня в такой помойке… Из которой я тем не менее вылез в Париж. Почему я должен сочувствовать этим людям? Я из их же среды, и жизнь у меня была вовсе не веселая. На меня в армии пытались наезжать «Деды», потому что думали, что я мальчик из интеллигентной семьи, а у меня мама крановщица, а папа – уголовник. Я эти людям ничего не должен. Я к этому времени уже кормлю Гатчину помощью из Германии. Фуры едут в продуктами, лекарствами и одеждой. На халяву. Одни я это сделал, а не городские власти. И если я столько сделал, почему я не могу сожрать мороженое на такую бешеную сумму и рассказать об этом? И кто-то меня тогда из «АукцЫона» увидел с этим мороженым и был шокирован: «А на какие деньги ты это так гуляешь?!» Они же не знали, что я продавал свои рисунки во Франции, продавал идеи костюмов, что я еще параллельно подрабатываю мозгами и руками. Я такой же как они, но я добился всего своим трудом. Я могу пить со всеми наравне, но в то же время не расслабляться, а работать. А они расслабленные, они, понимаешь, звезды. А я считаю, что у меня никогда нет права расслабляться.

Когда я захожу в современные московские клубы и наблюдаю там мОлодежь, которая та тусуется, расслабленных этих идиотов, вижу только из всей массы одного-двух людей, которые, если начнется война, выживут. Все остальные погибнут – как человеческий мусор.


Деньги – это бумага

Как-то во время выступления, уже сольного, без «АукцЫона», мне захотелось в одной из своих песен порвать деньги. И вот я начинаю делать дождь из денег и рвать их. А программе еще выступал Гаркуша, читал стихи свои, представлял музыкантов. И вот он потом в гримерке в ужасе подбегает: «Что ты делаешь?! Как ты можешь так?!» Я говорю: «А почему на данный момент такой повышенный интерес к «бабкам»? Я в ваш быт и финансы не лезу. Я рву свои деньги –не ваши. Ведь «АукЦыона пел: «Деньги – это бумага». Нет так ли?



Не бывает в группе демократии. Только авторитаризм делает творца творцом. Даже самодостаточности мало, чтобы стать кем-то в Искусстве. Нужно принадлежать только себе.

Мы все были разными как люди, абсолютно непохожими друг на друга. Тот самый букет цветов, о котором говорила группа «Бони М». Если бы мы были все похожи. Мы бы быстро бы все сдохли как творцы. Потому что не было бы противоречий, не было бы конфликтов, которые допингуют. Но когда начинает все это выворачиваться на язвительность, на давление, на недопонимание к чужим судьбам, когда мне приходилось выслушивать ужасные совершенно вещи под видом дружеского участия, меня это напрягало. Очень напрягало и в результате допрягло. Ну и ладно, значит.

- Почему не было издано ничего со времен альбома «Невозможная любовь», с 1994 года?
-Жизнь такая. Я потерял квартиру из-за своего брата, я оказался на улице. Мне пришлось выживать в этой жизни. Все остальное отодвинулось тогда на задний план.

- Что впереди?
- Я хочу петь со многими звездами дуэтом. С Таней Булановой, например. У меня с ней прекрасные отношения. Очень хочу сделать программу: я, Пенкин и Моисеев. Сейчас должен выйти у меня альбом «Коллекция» из 17 вещей. Потом я доделываю сингл на песню «Маленький», потом выйдет живой концерт с Катей Бочаровой, мы больше трех лет вместе выступали с песнями советской классики.

Как безбожник Веселкин превратился в христианина Филипова

Это произошло в Москве в 1995 году. Когда я остался абсолютно один, остался фактически на улице, будучи звездой, я понял, что я уже устал. А тут еще мой ненавистный месяц ноябрь, когда самые большие и страшные вещи со мной случаются. Это месяц убийства мо матери. И я тогда понял, что я сейчас или кого-нибудь убью и ограблю, какого-нибудь жирненького сученка с машинкой, либо надо перетерпеть эту ночь всеми силами. Ну и оказался у Елоховской церкви. Прекрасно, кстати, поспал там в садике, на морозце, потом я пошел ближайшему ларьку, пацаны незнакомые меня напоили-накормили и днем я вернулся в церковь, где и покрестился. Что там со мной происходило, об этом не рассказывают, но я вышел оттуда совсем другим человеком. Потом я стучался совершенно незнакомым людям в двери, меня впускали. Даже давали денег. И пошло-поехало. Действительно, все произошло так, как и должно было произойти. Почему я стал христианином? Меня уровень жертвенности очнь устраивает в христианстве. Жертва должна быть больше. Ты сразу должен дать больше, прежде чем взять гроши за это. И если у тебя есть талант, ты должен очень точно осознать свое место и быть на этом месте.

Детство

У всех, в принципе, возможности равные.
Каждый выбирает сам: пить ему или ходить по музеям. Когда мои одноклассники выясняли отношения в темных переулках, прогуливали уроки. Ругались с родителями и трахали девок с 12-13 лет, Вова тем временпм сидел в библиотеке. ездил в музеи. Потому что Вова не хотел продолжать жить так, как он живет дома, имея там в тысячу раз страшнее того чем занимаются одноклассники. Зачем мне было продолжение кошмара?
И когда я овладел всем этим, что мне мешает вернуться обратно в грязь и вести себя так беспредельно. что самый отчаянный ленинградский панк – ребенок рядом со мной. Он никогда себе не позволит такого уровня свободы, ТАК общаться ни с ментами, ни с бандитами, ни с публикой.
Я очень много лет потратил на педерсию. Духа. Я себя так жалел! Ах ты господи, из плохой семьи. детства не было, юности нек было, страшная армия! Дом отняли, родителей убили! Весь из себя такой талантливый и несчатлный, и никто не поможет. Но каждому дается тот крест. Котрый он способен вынести. И когда ты оказываешься на грани либо всеобщего проклятия. Либо жертвы, я выбираю жертву. Расстаться с собой! Я молился о том. чтобы мне голову отняли. У меня действительно уже головы нет (смеется), я уже ни о чем не думаю. И поэтому я сколько ходил тогда по Москве, по незнакомому городу, и сегда доезжал и доходил в нужное мне место, ни ус кого ничего не спрашивая. Меня просто вело. И какие бы наркоитки я ни принимал, какую бы гадостья ни пил – никаких отравлений. Я за смертью бегал, за что меня бандиты уважали и боялись: это ж сумасшедший! Масса таких вещей, которые с одной стороны делают тебя сильным, с другой – разрушают твое сознание, потому что понимаешь, что ты действительно один. И только теперь все возвращается. Право на покой ведь заслужить надо!


Я видал такие извращения среди питерской академической элиты, что эти персонажи для меня все померли.


Об “АукцЫоне”

Я очень сочувствую “АукцЫону”, который остановился в своем развитии. Потому что сытые стали. Художник не имеет право быть сытым, если только он не гипергений. Но таких примеров очень мало.