|
В рок-музыке побеждает индивидуальность
Владимир Преображенский, музыкальный обозреватель
Сегодня молодые музыканты в России, играющие рок-музыку, не могут обходить стороной такой раскрученный и признанный рупор этой культуры, как «Наше радио». Это и хорошо, и плохо, ибо любое радио – это неизбежный «формат», определенные рамки, иногда помогающие, но часто оказывающиеся для творчества просто губительными. И в этом вполне отдает себе отчет Михаил Козырев, генеральный продюсер «нашего радио» и радио Ultra, один из самых неутомимых и ищущих музыкальных деятелей в стране.
Мы рассуждали и спорили до глубокой ночи (сложилось впечатление, что Козырев проводит на радио круглые сутки) о сложившейся музыкальной ситуации в России и о том, какую роль в этом играет радио.
- Первой песней, прозвучавшей в эфире «Нашего радио", была "В наших глазах" группы "Кино". Она для вас тогда определяла то настроение, с которым вы брались за новый проект...
-Да.
-Какая песня сегодня определяла бы ваше эмоциональное состояние на сегодняшний день?
- Очень хороший и очень непростой вопрос. За долгие годы фигуры, воплощающей в себе столько значимого для меня, например, как Цой, не родилось. И это связано даже не с калибром таланта, а просто с обстоятельствами его жизни, обстоятельствами его смерти, процессами, которые происходили в государстве. Но отрешившись от того, что Цой - это человек-легенда и поэтому песня "В наших глазах" приобретает эпохальный, легендарный такой смысл, могу сказать, что, наверно, на сегодняшний день позитивная часть для воплощена в песне "Новые люди" группы "Сплин, которой мы начали в эфире предыдущий Новый год. А часть моя пессимистичная воплощена, наверно, в песне того же Саши Васильева из "Сплина" - "Время назад". Сочетание этих двух песен – есть сегодня для меня, пожалуй, тот же эмоциональный заряд, который когда-то воплощала песня "В наших глазах".
-Начиная такой проект, как "Наше радио", вы чувствовали в себе определенную миссионерскую задачу? Или это был больше коммерческий проект?
- Это был четкий осознаваемый баланс между просветительством и коммерцией. Я просто не имел права заниматься просвещением за счет других людей. Если ты хочешь заниматься просвещением, либо найди государственную дотацию или какой-нибудь благотворительный фонд, либо делай это за счет своих денег, если можешь это позволить. Нам казалось, что это будет, с одной стороны, станция, которая сможет себя окупать, с другой стороны, станция, которая будет играть музыку, за которую нам не будет стыдно. Так оно и получилось... В какой-то момент была такая иллюзия, что сейчас вот еще зажги спичку - и начнется мировой пожар. Были неоправданные надежды на то, что эта музыка прорвет некую блокаду у умах людей. Но она не прорвала, увы!
-Были надежды на некую культурную революцию?
- По крайней мере на фундаментальное изменение музыкального климата. И оно, в общем-то, все равно произошло, потому что сложно было себе представить, что на нашем музыкальном небосклоне будет такое количество имен, которые станут звучать на самых попсовых-распопсовых радиостанциях - типа Земфиры или "Би-2". Но я даже точно могу сказать, когда с определенными иллюзиями пришлось расстаться и маятник качнулся в другую сторону. Это момент, когда начались эти бесконечные "Фабрики звезд" и "Народные артисты". Я почувствовал расстояние, увеличивающееся между тем плотом, на котором мы дрейфуем, и большой землей.
- Однако молодые рок-музыканты так или иначе сегодня ориентируются именно на "Наше радио", не видя никакой другой альтернативы. Даже не секрет, что они начинают писать песни специально "под формат" "Нашего радио". Получился определенный монополизм. Если молодые музыканты принесли вам диск, а вы его забраковали, означает ли это, что они должны поставить на себе как на музыкантах крест?
- Конечно, нет. Это было бы абсурдом, если б я сказал по-другому!
-Тем не менее как вы реагируете на такую ситуацию?
-Я страдаю от нее. С одной стороны, я считаю, что монополия в любом деле плоха, потому что конкуренция подстегивает всех игроков рынка. И если бы кто-то позарился на нас в нашей позиции, это бы нас точно подстегнуло бы. Во-вторых, монополия ущербна для творчества. Когда в принципе судьба группы может зависеть от того, взяла ее отдельная радиостанция или не взяла, значит группа, наверное, не должна существовать. Потому что люди пишут не оттого, что они должны попасть в формат или стать популярными. Настоящие творцы пишут оттого, что не писать не могут. Их распирает изнутри, они видят смысл жизни в том, что они пишут, и никакая радиостанция, никакой источник масс-медиа их не может в этом остановить или как-то сильно на них повлиять. В какой-то точке Вселенной рано или поздно они сойдутся и найдут канал для донесения до публики своих плодов творчества. Я стараюсь построить свою роль в этом процессе так, чтобы как можно большему количеству людей, в которых я какое-то зерно таланта вижу, дать шанс. Но это лишь один из путей. Отказала радиостанция - ну значит просто больше порогов клубов придется обить с целью доказать, что вы можете сыграть концерт и собрать на него толпу, ну значит большее количество звукозаписывающих компаний нужно будет обойти, чтобы они дали вам минимальный бюджет, чтобы вы могли записать какой-нибудь маленький сингл. История знает множество примеров, когда на вершину, если считать вершиной славу и популярность, вели самые различные пути. Одни пути вели через радио и телевидение, другие - через концерты, третьи - через выпуск самопальных кассет, которые продавались на "черном рынке".
- То есть если возникнет какой-то новый андеграунд в нынешних условиях, вы его будете только приветствовать?
- Абсолютно верно. Более того - я всегда говорю: вы мне приведите пример тех талантливых групп, которые возникли помимо нас, на которых мы не обратили внимание за последние 5 лет и которые помимо нас состоялись...
- Пожалуйста: Инна Желанная, "Оберманекен", "Джа дивижн","Оргия праведников"...
- "Оргия праведников"? Она состоялась, по вашему?
- По крайней мере, Сергей Калугин - несомненно.
- Значит, надо тогда определить критерии состоятельности. Я могу привести примеры групп, которые обивали долгое время пороги и в которые я не поверил, и они находятся до сих пор в том же состоянии. "Оргия праведников" - в том числе.
Есть люди, популярность которых растет просто как трава из земли и с ней нельзя не считаться. Классический пример - "Король и шут", с феноменом которого нельзя было не считаться, когда они заявили о себе. А по поводу «Оргии праведников» у меня есть достаточно твердая позиция. Я считаю, что это чудовищно претенциозно. Это удивительно напыщенно, пафосно, проникнуто какой-то абсолютно беспрецедентной псевдозначительностью. И вот за счет этого подобное творчество кажется притягательной определенному контингенту сильно воодушевившихся этой напыщенной лирикой людей. А на само деле это бесталанно. Я, конечно, не был ни на одном концерте, только слушал записи, читал стихи и был атакован целой армией всяких фанов, которые клеймили меня и уничтожали по поводу того, что я не обращаю на это внимание и не играю эту группу в эфире. Но… Дайте мне 10 минут – я вам три текста таких сочиню... «Светоч мой, веди меня, по тропе, залитой луной…»
(пародирует)
-Но есть и другие группы и исполнители, имеющие свою многочисленную и давно существующую аудиторию, с ними «нельзя не считаться», как вы говорите. Например, такая певица, как Умка.
- С удовольствием слушаю ее и считаю, что она может звучать, Но не могу найти песню, с которой можно начать. Потому что нужно учитывать особенности восприятия современного слушателя. Мы существуем в мире брэндов, и любая фигня, на которую налеплено «Ливайс» или «Кока-кола», будет продаваться в тысячу раз лучше, чем если на ней ничего не налеплено. Поэтому моя задача – чтобы среди большого количества брэндов было как можно больше брэндов качественных. Я считаю, что «Умка и Броневичок» - это качественный брэнд, который должен стоять в этом арсенале некоего музыкального ликбеза современного молодого человека. Вот у «Ночных снайперов» я дождался, пока появилась песня «31 весна», а у Умки я не могу этого дождаться. Может быть, потому, что ей это не надо. А ей на самом деле это не надо.
-Нет, ну были же и есть у нее несомненные хиты – «Автостопный блюз», «Раскольников», «Стеклянная рыбка», которые полстраны пело и поет.…
-- Да, но это все давно было. На архивном материале невозможно сейчас создать имя артисту. Особенность существовования радиостарнции вот в чем. Если мы не будем в течение каждого часа давать какое-то достаточное количество актуальной современной музыки, которая имеет в головах людей некую привязку к реальности (типа: а на этот концерт можно сходить, а эту пластинку можно купить, а это я видел по телевизору), то мы просто не выживем. Я не могу играть архивную Янку Дягелеву, или Башлачева, или Умку пятилетней давности, потому что меня и моей радиостанции не будет вообще тогда. Этот бизнес уйдет. Поэтому в случае Умки – мне нужно зацепиться за какую-то новую их песню. Есть и еще одни момент. Мы не можем существовать за счет групп, которые звучат только у нас. Очень сильно срабатывает у слушателя эффект узнавания.
- А почему Инна Желанная не звучит?
-Та же история. С глубоким пиитетом отношусь к аритсту, но… Это должен быть обоюдный процесс: как со стороны артиста, так и со стороны радиостанции. Результат не замедлит ждать. Вот яркий пример: Инна Желанная и Ольга Арефьева. С Олиной стороны есть контакт, есть некий менеджер, который явно понимает необходимость того, чтобы какие-то песни Арефьевой звучали по радио. Поэтому любые концертные записи, репетиционные даже, какие-то наметки, он мне приносит и мы здесь слушаем. И из 20-30 новых набросков можно сразу указать – что вот если эти пять будут записаны в студии, явно найдется что-то для радио. Причем мы с крайним трепетом и осторожностью относимся в тому, как мы вмешиваемся в творческое кредо артиста. Поэтому мы ни в коем случае не говорим: “Вот это нужно записать в таком-то стиле, и если там будет три припева, три куплета и четыре раза повторится припев в конце, значит эта песня у нас пойдет”. Ничего подобного! Мы просто говорим, что вот у этих пяти вещей потенциал зазвучать на радио больше, чем у других. Это, с одной стороны, нас оставляет свободными от каких бы то ни было обещаний. А с другой стороны, для артистов это некое направление, огонек дает. И как только у Арефьевой попадает песня на радио, это для нее не есть компромисс - фактически мы ничего не изменили. Это для нее просто открывает новую аудиторию. С Инной Желанной, к сожалению, вот такого обоюдного контакта нет. Они более обособленные, более углублены внутрь фольклорной тематики. Вообще всю работу, которую мы проделываем по контакту с артистами, мы не должны проделывать, это работа звукозаписывающих компаний. Просто в нашей стране эти компании влачат жалкое существование, как правило, за счет того, что пиратский рынок их убивает. Если бы у них были те многомилионные бюджеты, которые есть у западных компаний, они бы могли содержать влюбленных в музыку людей, которые бегали бы по улицам в поисках артистов. Но у них такой возможности как правило нет.
- Вы один прослушиваете весь материал и принимаете решение, что должно звучать в эфире?
- Придумана многоступенчатый процесс прослушки материала, который с одной стороны, снизил бы нагрузку на меня, а с другой стороны предотвратил бы ошибку. То есть когда вместе со шлаком вдруг уйдет из под пальцев какой-то бриллиант.
- Такое случалось?
- -Да. Вот не обратить внимания песню группы “Полюса” “Поэзия” – это преступление, то есть у человека не должно быть нюха вообще. А она у нас провалилась в сеть, в это сито, и в результате они зазвучали на “Максимуме”.
- А были обратные примеры – когда вы делали ставку на каких-то артистов, и время показало, что они себя не оправдали?
- - Очень много печальных таких случаев. Самый характерный и яркий – “Сегодня ночью”. Самый чудовищный провал бюджетный. Но до сих пор могу признаться.,что мне нравится альбом. Альбом талантливый. В нем есть искра. Провал был в другом. Он произошел потому, что у людей, которые должны были купить этот альбом, создалось впечатление, что группа “Сегодня ночью” не очень отличается от группы «Корни”. Что это сделанный, искусственно преподанный, продавленный проект. Второе- это то, что Никита Козлов, солист группы, вел себя отвратительно по отношению к публике. Можно «колотить понты», когда ты Ноэль или Лайм Галлахер (лидеры группы Oasis - ред.) Пока ты еще никто и у тебя музыка не Sex Pistols, в принципе, мягкая, романтическая, декадентская, псевдобританская музыка, ты не можешь вести себя как Сид Вишес. Но при этом альбом-то все равно талантливый, потому что автор всех песен Коля Елисеев талантливый человек. Там много офигительных песен, которые в устах “Мумий Тролля” или “Сплина” были бы по-другому совсем восприняты.
- - В свое время, когда сформировался России рынок радиостанций, выдумали понятие “формат”, стало очень много журналистов, которые напридумывали всяких слов и терминов –от того же “формата” до “говнорока”, разговор о таланте музыканта очень часто стал подменяться рассуждениями о том, а к какому стилю относится данная музыка и насколько данный стиль перспективен. В результате и молодые музыканты, которые что-то создают, в каком бы стиле им поиграть, чтобы это выглядело моднее. Не печально ли это? Музыкнты боятся экспериментировать, бояться быть самими собой.
- - Причины – абсолютно точно. Я согласен с этим. Слово “формат” я впервые употребил, когда его никто еще не употреблял, в 1994 году, когда «Максимум” начало восхождение против “Европы плюс”... Это беда молодых музыкантов, которые думают о маркетинге, которые думают о нишах, о формате, о стилях. Мне кажется, что прелесть независимости от кого бы то ни было – в свободе творчества. Ты можешь позволить играть себе в любом стиле, что хочешь, как угодно смешивать эти стили. Но беда заключается в том, что право на эксперимент, в общем, имеет как правило артист с устоявшимся именем.
- Веселого в этом мало…
- - Это с одной стороны беда, с другой – закономерность. Обратите внимание: включишь радио в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе. Самые, казалось бы, заселенные мегаполисы с огромным FM-диапозоном. Ну вот я вам точно скажу, что в хит-параде самых неслышимых и самых непроигрываемых артистов будут Том Уэйтс, «Токинг хэдс», “Грейтфул дэд”, “Арт ов ноиз”. То есть любые инноваторы, которые делают музыку, невзирая на жанры, ломая стереотипы стилистики. В каждом мегаполисе есть станция, которая занимает может быть 20-е место, но ее фишка в том, что она не крутит хиты, а крутит только альбомные вещи. Но когда ты можешь сделать это своей фишкой и при этом выжить – замечательно. Если бы у меня было пять станций! Вот я бы на месте Русской медиа-группы с удовольствием бы такой формат запустил бы. А мы себе просто позволить такого не можем! В любой момент отдельно взятых суток каждый раз, когда я пытаюсь просветительствовать за счет раскрутки группы «Неонафт», «Мертвые дельфины» или «Бутч», нужно отдавать себе отчет, что параллельно я должен, обязан играть «Что такое осень», «Под небом голубым», и «Группу крови». То есть я занимаюсь просветительством в ущерб бизнесу.
Мы в одиночестве. Если бы мы были в одиночестве хотя бы на вершине. А то мы в одиночестве на 10 месте.
-Михаил, как формировался ваш собственный музыкальный вкус?
- Я давно пришел к выводу, что можно многое списывать на случайность, но цепь случайностей все время выстраивается в закономерностью. Мама у меня кинорежиссер, она всю жизнь снимала научно-популярные документальные фильмы, за счет чего я полдетства провел в киностудии, в частности, в процессе озвучивания фильмов. Поэтому всякие звуки, фонограммы –синхронные, несинхронные, шумы и прочее – этой было для меня родным миром всегда. Папа у меня был концертмейстером симфонического оркестра Свердловской филармонии и преподавал в консерватории училища Чайковского по классу скрипки. И не было в моей жизни ни одного дня, пока папа был жив, чтобы он три часа с утра не занимался на скрипке. Потом у него была репетиция оркестра. Потом у него были классы в училище и консерватории, потом у него был концерт. Единственный выходной день у него был вторник, поэтому если мама уезжала на съемки, то я ездил везде с папой и сидел на концертах. А если папа уезжал на гастроли, то я был на съемочной площадке. И получилось так, что это все в меня вплелось. Я до сих пор очень эмоционально реагирую на симфонические концерты. Мне сложно очень сидеть в филармонии и слушать полноценный симфонический концерт, потому что это очень все связано с папой и его смертью. В конечном итоге все это заканчивается слезами на глазах, независимо от репертуара оркестра. А при этом на любой киностудии у меня ощущение такое эйфорическое, это все прямо такое родное-родное. Вот сейчас я ездил в Свердловск на юбилей мамин, и сидят люди, о которых я могу сказать: вот этот оператор мне впервые показал, что такое объектив камеры и как наводить фокус, вот этому режиссеру я, когда учился в институте, таскал мебель, а потом он переехал в Петербург и стал Алексеем Балабановым, который снял фильмы «Брат» и «Брат-2». Балабанов – это друг семьи Козыревых вообще-то (смеется) Этим же обусловлено то, что первая песня, что называется, популярной музыки, мною услышанная, в которую я врубился и которой я загорелся, была вот такая маленькая прямоугольная коричневая открыточка «Музыка почтой», на которой была записана песня «Битлз» «Герл. Это были те звуковые открытки, которые мама привезла из Болгарии. У меня тогда был большой проигрыватель «Ригонда», на котором все это и звучало. Ну а школа у нас была абсолютно битломанская, это была спецшкола английского языка. 10 лет подряд английского языка, причем главная фишка моей школы, под номером 13, была в том, что там большинство учителей английского языка были так называемые «шанхайцы». Дело в том, что большое количество «белого» офицерства эмигрировало в Шанхай, в Китай, после Гражданской войны. Там у них родились дети, которые получили образование сразу на трех языках: русском, китайском и английском. Потом многие из второго и третьего поколения «шанхайцев» вернулись в СССР и «попали». Их до Москвы многих не допустили, сразу сослали в Сибирь как предателей и врагов народа и многие из них осели на Урале, в частности в Екатеринбурге… Так вот, поэтому крусы английской и американской литературы у нас читал преподаватель как раз из этих «шанхайцев», Юрий Михайлович Бородин. Он не говорил принципиально ни слова по-русски с учениками, независимо от их возраста. Все уроки были на английском. И когда человек говорил «Я не знаю это слово», он объяснял, но объяснял по-английски опять же. У нас ежегодно проводились в школе фестивали английской песни и американской песни. Я, в частности, в 9-м классе весь класс подбил петь песню группы Queen «Thirty nine» Брайна Мейя с альбома «Ночь в опере». Но «Битлз» были просто кодексом чести в школе. Был некий минимум, после знания которого ты мог называться человеком. Этот минимум значил: знать точную дискографию «Битлз», знать точный трек-листинг каждого альбома и уметь сходу отличать, кто поет – Маккартни или Леннон. Вот если ты это знаешь, тебя считают за своего. Если нет – извини, лох, посторонись, люди идут. В связи с этим я знал наизусть почти все альбомы «Битлз» и до сих пор могу взять любой альбом и начать петь практически сходу без заглядывания в текст. Это была главная такая культурная матрица в области музыки, на которую потом все наслаивалось. Дальше был принципиальный спор –«Дип Перпл» или «Лед Зеппелин» (я был всегда за «Лед Зеппелин»), дальше было откровение в виде группы Queen и откровение в виду группы Doors. А еще была отдельная «телега» с рок-оперой «Иисус Христос – суперзвезда». Получилось так, что основы христианства и Библии я фактически оттуда и подчерпнул (улыбается). Каждый раз, когда я рассказываю об этом на Западе, все ухохатываются просто. При том, что отличие иудейской религии от христианской я понимал давно. Но историю Иисуса Христа я узнал не из Нового завета, а именно из рок-оперы «Иисус Христос – суперзвезда». Я тоже знаю наизусть эти вещи, как и «Битлз». Я эту оперу переписал вручную в тетрадку, причем неоднократно, и могу спеть с любого места.
-А вообще вы поете? Играете на каком-нибудь инструменте?
- Нет (смущаясь). В массовом понимании нет. Самая большая беда заключалась в том, что папа настолько был убежден в том, что музыкантом быть в этой стране тяжело, крайне невыгодно и вообще это проклятый путь, что он в моей случае категорически -сказал «нет» любому музыкальному инструменту. Это было очень обидно.
- А хотелось?
- Конечно, хотелось. И потом с годами хотелось все больше и больше. Но никогда не хватало силы воли преодолеть мозоли на пальцах и начать играть на гитаре. И, во имя сохранения чистоты окружающей среды и незасорения ее звуками чудовищными и невыносимыми, я стараюсь не петь. Это бывает крайне редко и только когда друзья просят. Например, у нас есть прецедент исполнения совместно с группой «Би-2» песни «Зажигать» на сцене ДК Горбунова. Это было заснято на камеру. И до сих пор на первом припеве, когда мне нужно петь вместе с Левой «и зажига-ать…», я стараюсь сделать звук потише, «мьют» начать, потому что такие звуки доносятся (иронично хватается за голову)…
- - А на какой вы воспитывались русскоязычной музыке? Радио-то потом возникло «Наше»…
- Русский рок я открыл для себя уже в институтские годы, и это было связано с исполнением целым рядом моих сокурсников песен Бориса Гребенщикова и Виктора Цоя. Параллельно с образованием Свердловского рок-клуба и восхождением всех этих групп. Я был фанатично предан всей этой рок-клубовской мании. Я помню первый концерт группы «Агата Кристи», на котором я был. Помню, как Глеб Самойлов много лет сидел на стуле, и мы все уверены были и спорили, что он инвалид с детства. Я помню первое выступление Насти Полевой. С Бегуновым (гитарист группы «Чайф» – ред.) мы познакомились, когда вместе затаскивали, по-моему, как раз Балабанову мебель в его новую квартиру. То есть вся компания «Чайфа» была близка. А вырос я в тусовке «Апрельского марша».
- -Да, была такая замечательная группа...
- - Сережа Чернышов, их гитарист, и поныне живет в моем доме. А мой ближайший друг свердловский – это Миша Симаков, солист «Апрельского марша».
- А писал им тексты Евгений Кормильцев, младший брат небезызвесного Ильи Кормильцева, поэта «Наутилуса».
- -Совершенно верно. Так вот это была моя тусовка просто дворовая. У Чернышова много раз репетировали. Поскольку у него была собственная квартира, а мама жила в соседнем подъезде, в этой квартире можно было угорать просто до утра. А кроме того, половина музыкантов «Апрельского марша» – это люди из моей школы, группы была создана нам базе школы номер 13. А потом был «Наутилус Помпилиус» и весь этот взрыв 1986 года, связанный с альбомом «Разлука». Я не знал никого из них, но это был прорыв Екатеринбурга. Мы все были дико рады. Поэтому появление на 3-м рок фестивале «Наутилуса Помпилиуса», выделенного в особое отделение, во Дворце молодежи, было таким вот эпохальным событием, на котором нам всем довелось присутствовать. Я помню, как Бутусов преодолевал расстояние от автомобиля до гримерки в сопровождении просто сотни девушек, визжащих одновременно вокруг него., когда встречаюсь со Славой или сижу с ним на студии разговариваю, я до сих пор вижу эту картину и думаю: как же могло произойти, что я вот так сижу с ним сейчас запросто беседую, как давние приятели. Ведь Бутусов в то время для меня – это был просто Космос. Ну а Гребенщиков вообще был другой галактикой, был богом просто. Я рвал на себе волосы, когда при промоушне фильме «Асса» к нам в город приехал «Крематорий», а не «Аквариум». Как мы мечтали увидеть БГ! И теперь, когда Борис Борисыч пьет вино, сидя у меня дома на диване, демонстрируя мне новые произведения и спрашивая, что я о них думаю, я восклицаю: «Блин! Это ж нереально вообще! Кто я?». Я хочу себя ущипнуть. Сказка какая-то!
- Михаил, не так давно вы участвовали в таком проекте, как факультет продюсеров, читали там лекции про радио. Насколько, на ваш взгляд, перспективно само создание подобного факультета? Не превратится ли это заведение в “Фабрику звезд” от рок-культуры? Потому что если мы посмотрим, скажем, золотой период “русского рока”, то все это возникало не по каким-то законам, а скорее вопреки.
- Я думаю, вы правы в том смысле, что научить сделать рок-группу нельзя. А научить быть рок-музыкантом – точно нельзя. Но в этой связи давайте посмотрим на объективную реальность, потому что… упаси бог вас уподобляться вот этим вот всяким оказавшимся на обочине авторам журналов “Урлайт” и “Контркультура”, которые чувствуют, что они ни на что не влияют и никому не нужны и из-за этого исходят гноем о том, где “золотое время” “русского рока” и как “Наше радио” все портит. Давайте посмотрим в лицо реальности. Ведь возьмем 60-е и 70-е годы в мировой рок-музыке. У групп, которые были на музыкальной олимпе, даже если убрать оттуда вокал, их стиль все равно абсолютно узнаваем. Убери вокал Меркьюрри – все равно через пару песен ты поймешь, что это Queen, убери вокал Планта – все равно поймешь, что это Led Zeppelin. Doors - то же самое. Уникальный стиль у каждой группы. Сегодня, даже в мировой культуре, крайне мало групп осталось с настолько ярким индивидуальным почерком, что можно без вокала понять, что это за коллектив.
- -В чем главная причина?
- Я думаю, что просто таков ход развития истории, музыкальной культуры. Я не вижу в этом ничего плохого.
- -То есть это не кризис?
- -Нет. Я не считаю, что это кризис. Ведь в России 19 века так сложилось, что была десятка писателей, каждого из которых по любому абзацу можно было отличить, а в России 20 века, особенно конца, не страшно, что этих писателей десятки, и порой их не отличишь. Точно так же, как и в мировой литературе. Мировая коммуникация достигла такого состояния, что мир опутан сотнями невидимых нитей. Любое явление моментально становится достоянием гигантского количества людей во всем мире. Скорости жизни возросли, скорости развития культуры возросли.
- -Культура мельчает от этого?…
- Я думаю, что она деверсифицируется. Такое количество жанров, элементов, экспериментов, различных форм провокаций, разрушения барьеров, экспериментов в области смешения жанров, которое не могло существовать в прошлом и позапрошлом веках! Мы постоянно строим себе барьеры, пусть эти барьеры все меньше и меньше. Мы все время их разрушаем, и это хорошо.
- Когда вы выбираете, что ставить в эфир, часто ли входят в противоречие ваш личный вкус и элементарные коммерческие требования?
- Есть люди, которым наплевать, услышат их или нет. Лене Федорову (“АукцЫон” – ред.) наплевать, перед кем он выступает. Сколько человек в зале, крутят его музыку по радио или нет. Этим он и прекрасен, самодостаточен. Я никому этого не говорил, вам только говорю: я умолял его записать у нас в студии версию песни “Музыка моя» с его последнего сольного альбома “Лиловый день”. Потрясающая песня, пронзительная, имеющая какой-то невероятный в себе катарсический дух! Башню сносит и ты думаешь: так это же просто реквием! И я его умолял, потому что я понимаю: сколько бы я не ставил в эфир песню в этом виде, не врубится в нее аудитория. Я поэтому говорил: Лень, давай воспроизведем все что нужно, давай просто сядем в студию, я тебе все обеспечу: вот есть инструменты, студия, вот просто кагал звукорежиссеров, только пожалуйста повтори, и мы сделаем из нее радиоверсию. Леня говроит: “Вот там был момент, его нельзя повторить. Да и какой смысл! Я сто пятьдесят раз прокручивал эти пластинки. Искал эти сочетания, и вот в какой-то момент родлось, и этого уже не повторить. И не надо мне это”. Ему не надо! А я страдаю оттого, что не могу эту музыку крутить. Ни один другой программный директор и не думал бы переживать по этому поводу.
- Какой, на ваш взгляд, должна быть песня, чтобы она, что называется, “выстрелила” в радиоэфире, обратила на себя внимание, стала хитом?
- Она должна носить отпечаток яркой индивидуальности артиста. И это может выражаться в чем угодно: уникальный тембр голоса, словесный оборот, удачная фраза, необычный звук инструмента. Не говоря уж о том, что это может быть яркая, интересная мелодия. Пример? В песне “Утекай” «Мумий Тролля» это слово само и тембр голоса Илья – такая фишка. В песне “СПИД” Земфиры – это шок от самой темы, что вообще о таком можно петь. А в песне “31-я весна” «Ночных снайперов» это мелодический ход “С тобой проводит ночи тридцать первая весна” и звук скрипки. Это то, что ускользает от внимания тех молодых артистов, которые пытаются попасть в эфир и под это форматируют творчество. Как только человек начинает думать: “О! Это по радио, я тоже так могу”, это путь в пропасть. Когда он рассуждает прямо противоположным образом - “Я могу только так, как я могу и никто больше этого не может” – это путь наверх.
- - Как вы реагируете на критику о том, что по большому счету радиоэфир “Нашего радио” превратился в одну большую среднестатистическую песню, рок, упакованный в коммерческий глянец?
- Все картины Дали и все стихи Маяковского- это картины Дали стихи Маяковского. Все песни “Нашего радио” – это песни “Нашего радио”. Отъе…сь!..
март 2004 г.
Михаил Козырев, интервью.
back:
|
