«Бостонское
Чаепитие»

Предыдущая Следующая Наиболее отчетливо это представление прослеживается в «Агамемноне» Эсхила. Введенные в трагедийный сюжет кровавая месть и родовое проклятие служат Эсхилу не столько рефлексией первобытной моральности, сколько для подчинения новому канону божественной справедливости. «Зависть богов», которая, кстати, и у Эсхила продолжает оставаться анонимной, хотя и можно предположить в качестве ее субъекта самого Зевса, выступает в роли заслуженного отмщения в каждом конкретном случае нарушения справедливости и гармонии. В уста хора трагик вкладывает следующие слова: И тот, кто счастья не по заслугам Вкусил однажды, — повержен в прах, Унижен, сломлен, подавлен, смят. Безвестность жалкая — вот удел Того, кто славы чрезмерный груз Поднять отважился высоко... (Агамемнон, 469-474) [2] 2 Эсхил. Трагедии. С. 199. Именно благодаря прямому и неукоснительному действию божественная зависть, несмотря на ее искусственно архаизированную форму, наводит еще больший ужас на смертных. Показательна в этом смысле сцена приезда Агамемнона домой, в которой Эсхил пером тонкого психолога строит каркас нравственно-психологического конфликта, нагнетает атмосферу трагедийности. Клитемнестра устраивает не по-царски сверхпышный прием покорителю Трои Агамемнону и предлагает ему войти во дворец по пурпурному ковру. Опасаясь «людского осуждения» и «зависти богов», Агамемнон, терзаемый сомнениями, не знает, как ему поступить. Клитемнестра: Я полагаю, что вполне заслужена Хвала такая. Зависть прочь! Немало нам Страдать пришлось. Итак, о повелитель мой, Сойди же с колесницы, но на землю ты Ногой, поправшей Трою, не ступай, прошу! Что медлите, рабыни? Вам приказано Устлать коврами путь. Так поспешите же, Царю дорогу проложите пурпурную! Пусть Справедливость в дом такой введет его. Какого и не чаял... Агамемнон: Не нужно, всем на зависть, стлать мне под ноги Ковры. Такие почести к лицу богам. А я ведь только смертный, и по пурпуру Без страха и сомнения мне нельзя шагать. Пусть не как бога чтут меня — как воина. Клитемнестра: Ах, не противься моему желанию... Так не страшись людского осуждения. Агамемнон: Молва народа — это сила грозная. Клитемнестра: Лишь тем, кто жалок, люди не завидуют. Кто счастлив, тот позволит победить себя. Уступчив будешь — выйдешь победителем. Агамемнон: Ну, что же, коль так желаешь, отвяжите мне Скорее обувь, ног моих прислужницу, И пусть не смотрят на меня завистливо Всевышние, когда я по ковру пойду: Мне совестно ногами в землю втаптывать В убыток дому эту дорогую ткань. ...На кроткого правителя И боги благосклонно с высоты глядят. (Агамемнон, 894-943) [1] 1 Эсхил. Трагедии. С. 2!4 — 216. Не в меньшей степени склонным к пессимистическому восприятию божественной зависти как «реального» фактора жизни индивида и общества был младший современник Эсхила — Софокл. Он, пожалуй, еще больше придает этому народному верованию нравственную окраску. Чрезвычайно неустойчивой представлялась Софоклу нравственная гармония, всякое нарушение которой приводило к многочисленным жертвам и страданиям. Трагик стремился вызвать у каждого из зрителей чувство неустанного внимания к своей личности и своим поступкам и пробудить чувство страха и уважения к богам, от взора которых не сокрыт ни один человеческий поступок. В трагедии «Аянт» Афина, обращаясь к Одиссею, предостерегает героя: Вот, Одиссей, как власть богов сильна. ...Будь же сдержан, никогда Не оскорбляй бессмертных чванным словом, Не будь надменен, ежели другого Богатством ты иль силой превзошел. Любой из смертных может в день единый Упасть и вновь подняться Мил богам Благочестивый, гордый — ненавистен. (Аянт) [1] 1 Софокл. Трагедии М., 1958 С. 252, 253. «Досказанность» концепция «зависти богов» обретает в «Истории» Геродота. Позиция «отца истории» получает логическую завершенность и характеризуется всей полнотой конфликтности, присущей полисному индивиду. С одной стороны, он явно стремится к максимальной полноте описываемых событий и выяснению прагматических основ человеческих действий, с другой — все происходящее свершается по воле богов и установлено роком. Философско-историческая концепция Геродота внутренне противоречива и сбивчива, являясь, по мнению А. Ф. Лосева, «естественным продуктом необузданной рефлексии рабовладельчески-полисного гражданина, впервые почувствовавшего себя освобожденным» [2]. Склонный видеть определенную неустойчивость человеческого благоденствия, Геродот допускает божественное вмешательство в жизнь людей, что выражается либо в изначальной предопределенности, либо в божественном отмщении (немесис), либо в «зависти богов». Последняя, по Геродоту, проявляется в нетерпимости богов к сверхмерному счастью низших существ [3]. В письме к тирану Самоса Поликрату египетский фараон пишет: Предыдущая Следующая

[ГЛАВНАЯ] [НОВОСТИ] [ЧТО ЭТО? ГДЕ Я?] [МУЗЫКАНТЫ] [ТЕКСТЫ] [ПОСЛУШАТЬ!] [КУХНЯ] [БИБЛИОТЕКА]