| |||
Предыдущая Следующая
Впрочем, и при виде играющего ребенка взрослого человека не покидает тоскливая мысль о том, что дитя, «не имеющее еще никакого прошлого, которое оно могло бы отрицать», играет в блаженной слепоте «между челюстями прошлого и будущего» [1]. Скоро ребенок научится понимать угрюмое «это было» — слова, вместе с которыми «к человеку приходит борьба, страдание и пресыщение». Он начинает понимать, что его существование — это всего лишь предпрошедшее, никогда не подлежащее действительному осуществлению. Можно возложить последнюю надежду лишь на смерть, которая ведь и в самом деле приносит желанное забвение человеку. Но в обмен на этот дар она забирает у человека и настоящее, и само его существование, лишь удостоверяя, санкционируя ту мысль, в которой он подытоживает опыт всей своей жизни. Мысль о том, что человеческое существование — одна сплошная «бывшесть»: нечто, живущее тем, что отрицает себя, пожирает себя, противоречит себе.
Отсюда вывод, повторяющий исходное переживание Ницше, возникшее у него при виде «беззаботного» стада, но уже в форме общефилософского тезиса: если тем не менее человек хочет быть счастливым (хотя бы на мгновение), то он может быть им лишь настолько, насколько ему удастся уподобиться животному. Возрождая философскую линию кинизма
(цинизма), отвергнутую европейской философией и культурой, Ницше утверждает, что «ни один философ не прав более, чем киник, ибо счастье животного как совершенного киника (в прежнем произношении «циника». — Ю. Д.) есть живое доказательство правоты кинизма» [2].
Поскольку же счастье животного покоится на том, что оно не имеет памяти и не знает никакого прошлого, постольку первая и основная задача любого человека, взыскующего «совершенного» счастья, любыми средствами отделаться от памяти, этого свидетеля прошлого. Отделаться, по-видимому, точно так же — и Ницше не побоялся бы этой аналогии, коль скоро она пришла бы ему на ум, — как преступник «устраняет» опасного свидетеля. А как же иначе? Если хочешь «зверского» счастья, хотя бы на мгновенье, то уподобься зверю, хотя бы на этот миг. Овладей «способностью забывать», или, выражаясь более учено, «способностью ощущать неисторически», и миг этот подарит тебе «величайшее счастье». А «кто не может ступить на порог мгновенья, позабыв все прошлое, кто ни в одной точке неспособен стоять без головокружения и страха, подобно богине победы, тот никогда не узнает, что есть счастье, и еще хуже: он никогда не сделает чего-либо такого, что осчастливило бы другого».
По-видимому, и сама эта ницшеанская рекомендация создавалась по способу, рекомендуемому ею, то есть в состоянии самозабвения автора. Иначе он обратил бы внимание на ее очевидные несообразности. В самом деле, чтобы «осчастливить другого», нужно сперва привести себя в состояние беспамятства! Любопытно, каким образом «осчастливливающий» все еще будет помнить при этом, что составляет счастье этого бедного «другого»? Неужели не только само состояние счастья, но и его содержательное наполнение тоже понимается здесь на чисто животный («зверский») манер? Ведь только в этом случае не нужно помнить о том, в чем заключается счастье другого. Достаточно действовать в рамках инстинкта, который предполагается тождественным и у «осчастливливающего» и у «осчастливливаемого» (вернее — «осчастливливаемой») . Но не маловато ли этого для счастья в человеческом, то есть не только чисто формальном (чисто количественная интенсивность удовольствия), но и содержательном его понимании? И не отдает ли ницшеанское представление о нем «физиологическими мечтаниями» подростка, не вышедшего еще из пубертального периода?
Впрочем, не будем забегать вперед с вопросами и комментариями. Хотя они лишь подчеркивают парадоксальность (если не абсурдность) умонастроений, неоднократно возникавших на протяжении последних ста лет, при которых ницшеанская «тотальная война» (иначе ее не назовешь) с памятью «как таковой» воспринималась с возрастающим энтузиазмом. (Причем не только вопреки вопиющим несообразностям самой установки на такую «войну», но и благодаря этим несообразностям: по принципу — «путь парадоксов — путь истины») Выслушаем и другие аргументы немецкого философа против памяти как опасной свидетельницы прошлого, доставляющего человеку столько неприятностей и неудобств.
Предыдущая Следующая
[ГЛАВНАЯ] [НОВОСТИ] [ЧТО ЭТО? ГДЕ Я?] [МУЗЫКАНТЫ] [ТЕКСТЫ] [ПОСЛУШАТЬ!] [КУХНЯ] [БИБЛИОТЕКА]
