«Бостонское
|
| |||
Предыдущая Следующая
Если смотреть на любовь не извне, а изнутри, глазами любящего человека, она не требует обоснования через соотнесение с моралью, искусством, политикой и даже с историей, а сама служит основой осмысления мира и человеческого отношения к нему, сама является зеркалом, своеобразно отражающим реалии человеческого бытия. И опять Чехов: «Я понял, что когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не нужно рассуждать вовсе» [1].
1 Чехов А. П. Собр. соч. В 12 т. Т. 8. С. 313 — 314.
Морализатор видит любовь в зеркале морали, любящий — мораль в зеркале любви. Дело философа — понять возможности этих позиций человека по отношению к миру культуры и к своей жизни. Любовь связана с существенным изменением всего ценностного сознания человека, его аксиологического мира. Поэтому она неизбежно некоторым образом относится к морали. Характер и перспективы этого отношения мы и попытаемся здесь рассмотреть.
ПО ТУ СТОРОНУ СОЦИАЛЬНЫХ НОРМ
Как свидетельствуют история и эмпирические факты, любовь представляет собой выход за рамки нормативной системы общества. Осуществление такого выхода — задача исключительно трудная. Любовь является одним из немногих способов такого проникновения по ту сторону норм и ценностей.
Когда говорят о преодолении господствующей в обществе нормативной системы, обычно ссылаются на образы святого отшельника и сноба, аскета и безудержного гедониста — богатство путей человеческого прорыва к иным ценностям, иным жизненным ориентирам не может быть исчерпано каким-либо перечислением. Но можно заметить, что все эти формы, в сущности, есть вхождение в другую по содержанию, но аналогичную по способу существования нормативную систему.
Считается также, что выход за рамки нормативности осуществляется путем низвержения нравственных идеалов. И с этим трудно согласиться. Культура творит не только позитивные, но и негативные идеалы, в том числе идеалы безнравственности. Попытка утверждения несводимости человеческого мира к нормам через апелляцию к аморальности осуществляется в заколдованном кругу: приводит к возрождению нормативности. Нормативное сознание как бы раздваивается и обретает форму ловушки: предоставляет право выбирать между нормой нравственной и безнравственной, позитивной и негативной. Возникающее между этими крайностями напряжение создает ту ценностно насыщенную, богатую возможностями выбора среду, в которой у человека всегда сохраняется возможность обновления, самооживления, игры. От возвышенности он может укрыться в непристойности эпиталамического стиля [1], а затем спастись от распущенности,
повернувшись душой или просто лицом к образам порядочности. Человеческие чудачества и безобразия, непристойности и эпатаж являются столь же естественными и необходимыми проявлениями нормативности, как и образцы «правильного», «хорошего», обычного и высоконравственного поведения. Как пишет Ю. Лотман, «возникают правила для нарушений правил и аномалии, необходимые для нормы» [2]. В сущности, идеал безнравственности столь же позитивен, так как в нем воплощается не всякое отрицание господствующих норм, а лишь такое, которое утверждает нравственное право человека на обесценение нормы, на оригинальность. Но эта оригинальность не случайна. Она как бы вписана в семантику данной культуры, опирается на те формы «аморальности», которые несут в себе определенный позитивный смысл и могут быть расшифрованы, поняты. Например, «гуманистическая фразеология, гуманистическая риторика и гуманистическое тщеславие» (Хёйзинга) вербализированной, отрефлексированной и обретающей скрижальную форму морали, отлитой в строгие формулы, дополняется гуманистическим смыслом гедонических форм человеческого жиз-неутверждения. Гедоническое противостояние «святости» есть гуманистическое сопротивление вне- и сверхчеловеческому. «Не Опечалися, Но Паче Радуйся. Тогда ся Токмо Печалися, Егда Со-грешиши, Но и Тогда В Меру, Да Не Впадеши Во Отчаяние И Не Погибнеши» (Стихи Покаянные. XVI век). И герои Оруэлла в преступном телесном слиянии обретают свое человеческое достоинство. Телесностью своей противостоят они бесчеловечной идее. И именно через эту телесность воскрешается идея человечности.
Предыдущая Следующая
[ГЛАВНАЯ] [НОВОСТИ] [ЧТО ЭТО? ГДЕ Я?] [МУЗЫКАНТЫ] [ТЕКСТЫ] [ПОСЛУШАТЬ!] [КУХНЯ] [БИБЛИОТЕКА]